— Марина Владимировна, здравствуйте! С чем связана сезонность проявления психических заболеваний? Почему весной и осенью они выявляются чаще?
— Сезонность в развитии психических расстройств связана с тем, что меняется длительность светового дня. Психика чувствительна к количеству солнечного света - фотоны, попадая на сетчатку, инициируют превращение триптофана в два очень важных компонента: мелатонин, который дает нам здоровый сон, и серотонин, который дает нам ощущение умиротворенности, расслабленности и счастья. Этих ощущений многим сейчас не хватает. Когда световой день сокращается, вырабатывается больше мелатонина, что проявляется дневной сонливостью, безынициативностью, иногда возникает ощущение, что дела прибывают, как снежный ком и нет сил с ними разобраться, что «никто не слышит и не понимает». Это состояние становится более заметным осенью. Весной, когда все идёт в рост и продолжительность светового дня увеличивается, нередко наши чувства тоже меняются, мы начинаем думать: «не могу терпеть дальше», «надо что-то менять», «хочу начать новую жизнь».
— Каждый из нас сталкивается с ощущением, что его не понимают, что у него какие-то неразрешимые проблемы. Как определить эту грань между болезнью и здоровым человеком?
— Здоровый человек всегда ощущает границы себя и границы другого. Он понимает, «зачем я буду говорить что-то кому-то, если ему это не интересно и не нужно, если он загружен своими делами, и я не получу от него ни дельный совет, ни эмоциональную поддержку». Нежелание открываться каждому, нежелание грузить проблемами другого — это свойственно здоровым.
У нездоровых подчас властвует гипертрофированное Эго, которое говорит: «Мне плохо, а значит всем будет плохо», «Мне больно, значит я хочу, чтобы все почувствовали, как это больно». И эти люди вовсе необязательно выглядят как психически больные. Иногда они живут в обычных семьях. Их называют тиранами, деспотами, «токсичными», «газлайтерами» и так далее. Им необходима коррекция: с помощью специальных фармакотерапевтических препаратов или психотерапии. Но чаще всего такие люди совершенно не хотят лечиться.
— Сколько таких людей в нашем обществе? В отдельных исследованиях говорится, что каждый десятый.
— Такие исследования говорят больше о динамике. Например, исследование ВОЗ от 2022 года ссылается на то, что больных с тревожными расстройствами и паническими атаками за год пандемии стало существенно больше.
По данным, опубликованным на сайте Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ) от 02.03.2022, за первый год пандемии, вызванной коронавирусом SARS-CoV-2 (с марта 2020 года по март 2021 года), распространенность в мировом сообществе тревожных расстройств и депрессивных нарушений увеличилась на 25%.
В Российской Федерации, по результатам Оперативного социально-экономического мониторинга среди населения, осуществляемого Аналитическим центром НАФИ (его первая волна стартовала в марте 2022 года) 70% опрошенных россиян испытывают тревогу различной степени выраженности.
Тогда человечество изменилось, тревожные расстройства, действительно, встречались практически в каждой семье. Мы переживали за старшее поколение, мы волновались за младших. Как изменилась эта динамика, вернулась ли она к прежнему уровню, мы не знаем, потому что сейчас у нас есть другие, не менее значимые для психики вызовы.
— Марина Владимировна, но по своим пациентам вы эту динамику отследить можете?
— Да, меняются пациенты, меняются их проблемы. Но они очень созвучны тем социальным вызовам, с которыми мы сейчас сталкиваемся. В последние три года пациентов на приеме становится больше. Если раньше ко мне приходили в основном с детьми, с подростками, то сейчас очень много обращений по пожилым родственникам, по тревожным расстройствам у мужа или жены, по паническим атакам, возникающим у молодежи.
— За последний год социологи зафиксировали два пиковых периода повышения тревожности. По вашим наблюдениям, как эта тревожность сказалась на здоровье жителей республики и в целом страны?
— На мой взгляд, пациенты стали более апатичными, более закрытыми, не стремящимися к общению и более грустными. То есть это не тревога, которая раньше звучала: «Я опасаюсь за маму. Она пожилая, у нее проблемы со здоровьем, я очень хочу ей помочь. Я не знаю, как, я боюсь, что я выпускаю ситуацию из-под контроля». Сейчас я вижу это в меньшей степени. Каждый день я слышу: «Я не знаю, зачем это все. У меня нет сил. Я не знаю, как все это изменить, я не чувствую радости. Мне ничего не хочется».
— Марина Владимировна, а что вы советуете в таких случаях?
— Энергия есть у всех нас. Первое, что всегда пытаюсь прояснить у пациента: «Куда вы тратите свою энергию?», «На что она уходит?». Очень часто я получаю ответ: «Я вообще ничего не делаю. Я сижу в телефоне, в планшете, а вечером устаю так, что будто шесть соток вспахала».
Дело в том, что мы тратим энергию на огромное количество ненужной интеллектуальной деятельности, принуждаем мозг перерабатывать, анализировать, усваивать, присваивать и транслировать информацию. Нам кажется, что мы просто листаем ленту с мыслями: «О, прикольно, полистали дальше», «Это интересно, перешлю». Но мозг в этот момент совершает энергозатратную операцию синтеза, анализа, квалификации, сравнения, и результат его работы ощутим по усталости, но невидим по достижениям. Если мы сварили борщ и потом увидели, как все наши домочадцы поели и было вкусно, то у нас есть ощущение хорошо выполненной полезной работы. Мы получили дофамин, как вознаграждение за завершенную работу, которая еще и порадовала других.
Порой важно делать что-то не только для себя, но и для других. Не фиксироваться на том, что мне сейчас плохо, а спросить себя: «А что я могу сделать для того, чтобы мне было хорошо? А когда мне в последний раз было хорошо?», «А как я достиг желанного состояния в прошлый раз?», «Что мне помогло?»
— Мне кажется, люди становятся более обособленными. В детстве я знал каждого жителя в своем доме. Сейчас я даже не знаю всех, кто живет на моей лестничной площадке. Это же совершенно другая история.
— Да, это другая история, но если раньше она ограничивалась, например, подъездом, то теперь ограничивается семьей. Родители не знают, в какой соцсети сидит их ребенок, ребенок не представляет, в какую игру и с каким ником играет папа. Никто, кроме нас самих по-настоящему не знает, что происходит в нашей жизни, в нашем гаджете, в наших социальных сетях.
— Так, а что с нами случилось?
— Это наш выбор. Кто-то предпочитает «жить» в гаджете и потом ходит по психотерапевтам и говорит о том, что «здесь» все плохо и неинтересно. Кто-то не живет гаджетом, таких меньше, но они тоже есть.
— Сейчас стало модно ходить по психологам, особенно среди молодежи. Каждый второй ребенок моих знакомых ходит к специалисту по психологии. В этом вообще есть нужда и необходимость?
— Всё зависит от запроса. С одной стороны, это очень здорово, когда молодежь хочет решить свои проблемы, рефлексирует и понимает, что мама с папой не помогут и нужна помощь квалифицированного специалиста. Но в некоторых случаях молодежь приходит и говорит: «Сделайте что-нибудь. Дайте мне таблетку. Сделайте так, чтобы…». То есть изначально идет установка на пассивное участие в лечении.
— Это самое простое. Но реально ли излечиться от всех проблем?
— Излечиться реально. Но не в случаях, когда мы сами создаем себе проблемы, боремся за эти проблемы, вцепляемся в них и не даем себе от них освободиться. Например, когда начинаешь давать конкретную рекомендацию («давай ты с завтрашнего дня будешь ходить минимум 6 тысяч шагов»), нередко пациентом начинается игра в «да, но…» («да, это, конечно, здорово. Но когда? Времени совсем нет. Я поздно заканчиваю, не получится, боюсь»). То есть не попробовав, отвергается рабочий вариант, так как нет глубинного, мотивированного желания что-то менять. «Желание ищет возможности, нежелание – причины». Хочешь вылечиться? Я тебе расскажу, как это делать, я тебе помогу. Я буду рядом, пока ты будешь идти по этой дороге к здоровью. Если будет необходимость - я тебе назначу препараты. Но если ты не хочешь избавляться от проблемы – живи с ней дальше. Выбор только за тобой.
— Марина Владимировна, кому бы вы посоветовали идти к психологу или сразу психотерапевту?
— Если попытаться развести эти направления очень грубо, то к психологу правильнее обращаться с проблемами в общении, в межличностных отношениях (например, обсуждать «почему он со мной так поступает?», «как мне расстаться с человеком после нескольких месяцев неудачных для меня отношений?», «как мне удержать его и стоит ли удерживать?»). Всё, что про отношения, карьеру, будущую профессию – это к психологу. Психологи хорошо умеют работать по данным направлениям: они поймут, поддержат, помогут в рамках когнитивной, разговорной, смысловой терапии.
Если перед нами пациент с жалобами на здоровье, которые появились на фоне интенсивной работы, утраты, хронического или острого стресса, психологической травмы, депрессии и т.д. (например, пациент жалуется, что увидев недружелюбного напарника, он испытывает сильные боли в сердце; или как только предстоит идти к начальству на прием, давление подскакивает до 250), то есть его нерешенные проблемы психологического плана перешли на уровень тела, получив воплощение в виде конкретного симптома (спазм, боль, гипертензия, тревога, бессонница), то идти надо однозначно к психотерапевту.
— Сегодня уровень психологов кем-то контролируется? Есть какой-то орган, который сертифицирует их? Или любой человек, закончивший курсы, может стать психологом?
— Не могу вам ответить на этот вопрос, потому что не ставила перед собой подобной задачи. У меня нет оснований для того, чтобы оценивать чужую компетентность. Но очень быстро знания в психологии и психотерапии устаревают. Сейчас мы сталкиваемся с такими вызовами, работе с которыми раньше не обучали. Вопросы гендерного разнообразия, посттравматическое стрессовое расстройство, вопросы зависимостей, которых стало много, в том числе – от техногенной среды, вопросы суицидальной активности. Раньше они не стояли так остро.
— Если вспомнить нашу с вами юность, то тогда были следующие виды зависимости - алкоголизм, курение, азартные игры. А сейчас появилась зависимость от смартфона. Как ее лечить? Так же, как алкоголизм и наркоманию?
— Если зависимость возникает, значит, это кому-нибудь нужно. Значит, она замещает какой-то огромный пласт в жизни человека, который никто другой почему-то не занял. Это может быть переизбыток свободного времени. Это может быть груз вины или груз беды, который никто не помог ему нести. Что замещает зависимость? Какие наши чувства, мысли, поступки она заволакивает и прячет от нас? Это главные вопросы. Чаще всего когда у подростка или ребенка развивается гаджетозависимость, она замещает «невключенных» родителей.
— Когда я был маленький, мои родители работали. Ваши наверняка тоже. Я бы не сказал, что я своему ребенку уделял времени меньше, чем уделяли мне. Тогда откуда берется этот вакуум, который они пытаются заполнить цифровыми технологиями?
— Когда я была маленькой, у меня была музыкальная школа, дополнительные кружки, занятия. Я уходила к 8 утра и возвращалась в 8 вечера, то есть, у меня не было времени, когда я могла просто сидеть и ничего не делать.
— А во дворе поиграть?
— А во дворе в воскресенье, в лучшем случае после того, как всю музыку сделаешь. Все лето мы читали книги, список которых был задан на лето. У нас были соревнования, на которые мы выезжали, а до этого мы к ним готовились. А где это все сейчас у обычного ребёнка? Я была самым обычным ребенком. Таким же, как и вы. Где это сейчас? Там, где это есть, там времени на зависимость не остается. Ты занят.
— А может как раз они сейчас не гуляют на улице, не играют во дворе и не занимаются музыкой не потому, что это невозможно для них, а именно потому что цифровая зависимость вытеснила все эти элементы жизни?
— Зависимость потому и так маняща, так как она освобождает от приложения усилий и детьми, и родителями. Посмотрите, кому сейчас дают смартфон. Малышу год, а он едва начал ходить, а уже со смартфоном. Какая у него потребность в нем? Никакой. Потребность у родителей, чтобы не приставал, чтобы дал отдохнуть, чтобы утешился и перестал капризничать, чтобы занялся чем-то, пока мама отдохнет. А у наших мам какая была возможность? Или сама, или папа, или бабушка. Других вариантов нет. Ребенку нужен человек. Человек, который его слушает, на него смотрит, им интересуется, а не погружен в смартфон.
— Что делать? Можем ли мы отказаться от новых технологий?
— Каждая семья решает этот вопрос по-своему. Очень желательно ограничить время взаимодействия ребенка с гаджетом.
— Но это же тоже нанесет травму ребенку? Все дети, друзья в смартфоне, в социальных сетях, они постят какие-то фотографии, лайки, а ты в этот момент занимаешься чем-то другим.
— Можно зайти на час, посмотреть новости и сообщения и все. Вы сейчас все так хорошо описываете: «чтобы у него не было травмы», «чтобы он успел всех отлайкать». Мы сейчас говорим о том, как сформировать зависимость или как избежать ее появления? Мы кого растим-то? Психически здоровую гармоничную личность или будущего клиента психотерапевта, который будет зависеть от чужого одобрения?
— Марина Владимировна, с какими проблемами сейчас обращаются дети и подростки к вам на приеме?
— Не хотят учиться. Не хотят ходить в школу. Жалоба озвучивается как вызов («и что вы мне сделаете»). Сейчас не приходится рассчитывать на «включенность» социума в отношении позитивного подкрепления учебы и посещения школы. В нашем детстве были общественные социальные рычаги (например, пионерская организация, или в тяжелом случае- комната по учету несовершеннолетних, пропускающих школу). Было общественное давление на тех, кто не посещает школу без причин. Сейчас рычагов влияния в данной ситуации практически нет. Родители пробуют уговоры, угрозы, посулы, но у детей работает исключительно позиция «хочу- не хочу» и словно не включены слова «надо», «должен».
—Приходит подросток и говорит вам: «Я не хочу учиться». Что вы делаете?
— Пытаюсь найти причину, почему не хочет учиться, и пытаюсь с ней разобраться. Например, перед нами ребенок с легкой интеллектуальной недостаточностью, а его определили учиться в математический лицей. Он не справляется с учебой, и дело здесь не в недостатке усердия, а в когнитивном дефиците, который у него имеется. В данном случае - школьная дезадаптация, это для него крик о помощи, и, если не решить эту проблемы сейчас, дальше она будет только усугубляться.
Или ребенок не хочет ходить в школу, потому что там его обижают. Большинство детей всегда пробуют сначала достучаться до родителей. Например, говорят: «Вот неохота завтра идти на физру…. А тут еще эти четвероклассники. Я всё время с ними ссорюсь в общей раздевалке». Мама отвечает: «Ну, и что? Мы все такими были». Она не услышала то, что он попытался ей сказать (что есть «некая сложность, с которой я не могу разобраться, и мне нужна твоя помощь»), поэтому ребенку приходится про это говорить с посторонним человеком, с врачом.
— Марина Владимировна, еще одна проблема, которая сейчас очень остро стоит, - суициды. В том числе и подростковые. Это действительно острая проблема или это просто от того, что в нашем детстве такие факты не предавались широкой огласке?
— Сейчас у подростков и у детей сложные отношения со смертью. Они с ней заигрывают. Им кажется интересным вступить с ней в противоборство, «начать все заново». Они интересуются темой цифрового бессмертия, то есть возможностью транслировать себя в рамках какого-то цифрового аватара и продолжить жить дальше в виде машинного кода, а все бренное, болящее и стареющее оставить здесь, «закопать».
— У них то какое болящее? Это у нас может что-то болеть.
— Они жалуются иногда чаще, чем мы. Мы привыкли, что встал утром и побежал дальше. Подростки сейчас охотно делятся в разговоре про то, что у него что-то болит, потому что это еще один дополнительный бонус внимания к себе. Это не означает, что они симулируют. И душевная боль порой мучительнее боли физической. Есть те, кто просто не ощущают смысла в своей жизни, и задаются вопросами: «А зачем я живу?», «Для чего я вообще родился?».
— Марина Владимировна, каким образом поступать родителям, чтобы помочь ребенку обрести смысл жизни? Сейчас очень много семей, где один ребенок, и ему действительно просто не о ком заботиться. В лучшем случае заведут собаку или кошку.
— Необязательно заботиться о питомце, хотя это тоже хороший вариант. Можно заботиться о том, кто нуждается, можно заботиться о своих бабушках и дедушках и не только в День пожилого человека, можно ходить в приют и помогать там, можно стать волонтером. Если ты хочешь принести пользу, возможностей огромное количество.
— Слово «депрессия» всегда не сходило с наших уст, но сейчас используется очень активно. Что такое депрессия? Это какое-то субъективное ощущение или четкая клиническая картина?
— Чёткая клиническая картина, как у любого заболевания, есть. Есть критерии, по которым врачи ставят этот диагноз. Но если я слышу, что мои знакомые и друзья говорят, что у них депрессия, я всегда задаю вопрос: «А что ты этим словом называешь?». И дальше выясняется: «Не знаю, что делать. Все время плохое настроение». Это не совсем депрессия и это не всегда депрессия.
— Хорошо. А что такое депрессия как диагноз, который ставит доктор?
— Клинический феномен, когда у пациента на протяжении долгого времени наблюдается стойкое снижение настроения, замедление мышления и когнитивной активности и нарушения волевой регуляции своих действий.
— Марина Владимировна, есть ли какие-нибудь рецепты, помимо таблеток, для того чтобы почувствовать себя хорошо, избавиться от субъективной весенней депрессии?
— Они такие простые, их написали более двух тысяч лет назад. Рецепты описаны во всех священных текстах и книгах. Любить друг друга. Любить жизнь. Жить так, как будто ты любишь весь мир, буквально. Жить здесь и сейчас, присутствуя в моменте.
— А злость? Люди же бывают злыми, бывает зависть. Это вызывает нехорошее чувство.
— Бывает, но у нас есть воля и силы для того, чтобы разобраться с собой. Нужно задать вопрос: «Я так болезненно реагирую – я чувствую зависть? А почему я завидую? Может быть, я считаю, что я этого достоин больше всех, а все достается другим? Хочу ли избавиться от этого чувства? А как я могу это сделать?» К счастью, мы можем управлять своими эмоциями. Мы не всегда хотим это делать, но, как правило, можем, если мы психически здоровы.
Возвращаясь к «рецептам»… Очень помогает природа. Много гулять, замечая детали. Вдыхать запах распускающихся почек, искать цветы и травинки, смотреть на все, что происходит, слушать птиц и говорить о том, что вот этого часа мне хватило еще на целый день в жизни в мегаполисе. Приготовить что-то («сварить борщ») и угостить близких тебе людей, побыть среди них, принимая их, такими, какие они есть.
Слушать и слышать других – тех, кто тебе дорог, кто говорит с тобой «от сердца к сердцу», «глаза в глаза». Самый бесценный ресурс, который мы можем дать другому — это время, которое мы уделяем только ему, время, когда мы отключены от гаджетов и интернета и всецело погружены в общение. Время, которое существует сейчас. И человек, который рядом с тобой сейчас.
Очень важное умение жить и чувствовать «здесь и сейчас».
Если бы мы вспомнили это утраченное чувство, которое есть у каждого здорового ребенка, когда весь мир кажется волшебным, безграничным и добрым, полным надежд, дорог и планов, которым суждено сбываться, то мы были бы абсолютно счастливы! Уверяю вас!
— Спасибо большое, Марина Владимировна, что пришли к нам!
— Спасибо Вам.
Подписывайтесь на наши Telegram-канал, YouTube-канал, группы в VK и Одноклассниках и следите за актуальными новостями.
Если вы стали очевидцем интересного события, сообщите об этом нашим журналистам: info@tatarstan24.tv или +7 900 321 77 22.
