Альберт Ризванов рассказал о биологическом оружии и создании новых лекарств

– Альберт Анатольевич, здравствуйте! С тех пор, как в 2020 году случилась эпидемия коронавируса, страшные напасти нас не покидают: болезнь X, мутирующий туберкулез. Что происходит?

– Происходит информатизация, общество становится более открытым. Развиваются социальные сети, мобильность граждан. Каждый человек может стать сам себе режиссером, блогером. Больше информации доходит до обычных граждан. Раньше правительства не считали нужным делиться чем-то.

– Мне кажется, с коронавирусом немного другая история. Практически у каждого человека пострадали либо родственники, либо знакомые.

–  Когда была эпидемия испанки, погибли более 100 млн человек. В средние века была чума. После испанки тоже были эпидемии, уносящие миллионы жизней. За последнее время ценность человеческой жизни возросла, и появилась открытость информации. Эта комбинация сделала так, что люди стали по сути накручивать друг друга, а СМИ раздувать это. Медицинская тема, действительно, серьезная, коронавирусом переболело порядка 670 млн человек в мире, погибли 6,8 млн человек. Но ежегодно десятки миллионов человек умирают от разных инфекционных заболеваний.

– Вы сейчас вспомнили историю, но все-таки в нашем с вами поколении ничего подобного не было.

– Безусловно, но это сродни стихийному бедствию. Время от времени случаются землетрясения, наводнения и вспышки на солнце. К сожалению, будут происходить эпидемии и пандемии. Просчитать это невозможно, но можно попытаться спрогнозировать, потому что сейчас появляются такие методы, например, развивается генетика, улучшается эпидемиологический надзор. Можно заранее выявлять потенциальные патогенны в окружающей среде, которые имеют шанс перекинуться на человека и вызвать следующую пандемию. Можно подготовится и к эпидемии. Пандемия COVID-19 научила человечество тому, что можно создать вакцину в короткие сроки и, если очень хочется, использовать государственные ресурсы для того, чтобы минимизировать ущерб от таких стихийных бедствий, как пандемия.

– Объясните, пожалуйста, что такое болезнь X? Когда я разговаривал с врачами, каждый из них отвечал по-разному.

– Это гипотетическая болезнь, пока невозможно сказать, что это, но к ней нужно готовиться. Эта болезнь может произойти, например, из различных геморрагических лихорадок. В теории может подойти и новый вид туберкулеза, хотя он вызывается бактериями, а не вирусами, но сейчас существуют опасения, что возникнут новые штаммы бактерий, которые устойчивы к антибиотикам. В таких случаях, медицина практически бессильна.

– Но ведь фармацевтическая промышленность развивается в ногу со временем, на каждый вызов есть свой ответ.

–  Отличная аналогия, это вечная борьба щита и меча. Всегда успевали, но фармацевтическая промышленность работает как догоняющая. Потому что это бизнес: когда нет заказа, нет рынка, фармкомпаниям невыгодно этим заниматься. Когда возникает новый патоген, тогда и вольют миллиарды в исследования. Сейчас есть вирусы из «списка подозреваемых» для болезни X, которыми практически не занимаются. Государство может вкладывать деньги в фундаментальные исследования для того, чтобы понимать механизмы, как эти заболевания появляются, как они адаптируются. Это потом позволяет фармацевтическим компаниям быстро реагировать.

– Государство сейчас вкладывается в эти фундаментальные исследования?

– Сложный вопрос. Вкладывается, есть Российский научный фонд, который поддерживает такие исследования, возможно такие программы существуют в Российской академии наук. Мы этим занимаемся, у нас есть международный грант совместно с индийской стороной. Там мы исследуем геморрагические лихорадки с почечным синдромом. Как и многие возбудители заболеваний они существуют в животных, человек для них не является основной мишенью. Человек заражается случайно, и так как вирус не привык так жить, то он как слон в посудной лавке творит кучу дел, в результате чего человек болеет тяжело и зачастую умирает. Эпидемия возникает, когда вирус научился передаваться от человека к человеку.

– Вы рассказали об эволюционном пути вируса, что сначала он передается от животного к человеку, потом от человека к человеку, но ведь есть и специалисты, которые могут революционно помочь вирусу мутировать быстрее.

– Безусловно. Современные технологии позволяют создавать искусственные вирусы с заданными свойствами, но это на самом деле не такая большая проблема. Страны хоть и занимаются такими разработками, но работы ведутся достаточно вяло, биологическое оружие обладает крайне низкой избирательностью. Применив его по отношению к врагу, есть риск, что оно срикошетит.

– Помните, сколько слов было сказано, к примеру, о тех же боевых комарах? Вы как специалист можете прокомментировать?

– Как оружие — это неприменимо, потому что всегда понятно, откуда это прилетело, тогда ударят другим оружием. Никто не будет работать по симметричной схеме и взращивать своих комаров.

– Давайте поговорим о последних событиях, которые происходят в нашей стране. Она подвергается террористическим атакам. Нет ли опасности, что в каком-нибудь беспилотнике просто привезут ампулу с биологическим оружием?

– Терроризм – это неизбирательное уничтожение людей. С этой точки зрения биологическое оружие, действительно, может стать проблемой. Потому что для террористов неважно, кто пострадает. Для них ценность человеческой жизни крайне низкая. Человечество может столкнуться с созданием биологического оружия террористической направленности. В отличие от ядерных программ биологические разработки можно делать в очень ограниченном пространстве с не очень большим бюджетом, особенно если у людей отсутствую этические тормоза. К сожалению, мы можем столкнуться с биотерроризмом. 

– Мы сможем противодействовать биотерроризму, у нас есть ресурсы?

– Биотерроризм и природные пандемии можно ставить на одну чашу весов, государство будет реагировать одинаково с медицинской точки зрения. С биотерроризмом лучше бороться в зародыше, такие ячейки ликвидируются до того, как они создадут оружие.

– Еще недавно генная терапия воспринималась исключительно как фраза из научной фантастики, а сейчас это реальность. Вы активно ей занимаетесь. А начали вы с лекарств для животных?

– Не совсем. Начали мы с лекарств для людей, потом возникло еще одно направление, связанное с ветеринарией. Я вернулся в Россию в 2006 году, когда меня позвало руководство Казанского государственного университета. У меня был тяжелый период адаптации и интеграции в российскую научную систему. Тогда она не была готова принимать таких специалистов, это позже появились программы по приглашению ведущих зарубежных ученых.

– Сейчас по технологическому развитию и научному потенциалу мы уступаем зарубежным странам или идем вровень?

– В России есть определенные очаги концентрации научных ресурсов. Но если сравнивать с Европой и Америкой, там концентрация очень высокая. У нас есть достойные научные центры, которые работают на уровне ведущих западных лабораторий. Например, в КФУ до пандемии развитие было очень бурным. Когда к нам приезжали зарубежные ученые, они были потрясены технологическим уровнем оснащения лабораторий, а по научным тематикам мы шли ноздря в ноздрю с ведущими центрами. Мы сотрудничали с нью-йоркскими, британскими центрами, и они видели в нас равноправных партнеров.

– Вы говорите в прошедшем времени. Последние события как-то сказываются на взаимоотношениях с научным мировым сообществом?

– К сожалению, да. Мы практически свернули наше международное сотрудничество с западными странами, сейчас пытаемся выстраивать новые взаимоотношения с дружественными странами. С другой стороны, кризис открывает перед нами новые возможности, в данной ситуации мы увидели свою возможность в медицинских биотехнологиях со взаимодействием с фармкомпаниями. Весь опыт, который мы копили, конвертируем в реальные проекты, работая с российскими фармацевтическими компаниями по разработке генной терапии. Мы только приступили к таким работам. Занимаемся не только импортозамещением, но и разработкой новых лекарств, работаем с редкими заболеваниями. Каждым таким заболеванием болеют всего лишь десятки или сотни человек, но таких болезней много, суммарно ими болеют порядка полумиллиарда человек. Это уже социальная проблема. Генная терапия позволила выйти на следующий этап. Так, один препарат, который создавался для одной болезни, после замены одного гена может помочь при лечении другой. Например, также было и со «Спутником V». Первоначально его создавали для лечения эболы, потом ген эболы поменяли на ген коронавируса. То же самое происходит и с другими препаратами.  

– Альберт Анатольевич, вы занимаетесь генной инженерией и в области онкологии. Каковы там результаты?

–  К сожалению, не во всех заболеваниях известна первопричина. Онкологий, которые вызываются вирусами, не так много. В основном она вызывается другими факторами. Универсальной вакцины создать не удастся. Сейчас развивается персонализированная медицина, когда можно создать препарат для конкретного пациента. Это иммунотерапия, когда берутся иммунные клетки пациента, в них вводится ген, который перепрограммирует их так, что клетки находят опухоль и уничтожают ее. В Китае это стоит от 200 тысяч долларов, в Европе и Америке до 500 тысяч долларов. Это направление находится в самом начале пути. Пока компании работают над тем, чтобы снизить стоимость. Инвесторы увидели, что терапия эффективна, что есть спрос. Стоимость разработок могут понизить.

– А можно сделать прогноз, когда такая терапия будет возможна для большей части населения мира?

–  Это сложно сделать, так как это не только научная проблема, но также политическая и финансовая. Крупным компаниям это пока не интересно, им интереснее производить, например, виагру. Но теперь уже все поняли, на примере ковида, что с использованием новых технологий можно быстро и дешевле разрабатывать новые лекарства. Я думаю, что это затронет большую часть человечества в ближайшие 10 лет.

– Спасибо большое, очень приятно было пообщаться!

– Спасибо!

Подписывайтесь на наши Telegram-канал, YouTube-канал, группы в VK и Одноклассниках и следите за актуальными новостями.

Если вы стали очевидцем интересного события, сообщите об этом нашим журналистам: info@tatarstan24.tv или +7 900 321 77 22.