— Ильфир Ильшатович, здравствуйте! Процитирую знаменитую фразу из фильма «Москва слезам не верит»: «Не будет ни газет, ни театра, ни радио, будет одно сплошное телевидение». Эпоху сплошного телевидения мы благополучно преодолели, но теперь наступила эпоха Интернета. Как себя чувствует театр в ней?
— Театр чувствует себя очень хорошо, потому что приспосабливается. Зрители понимают, что живое искусство, живое действие на сцене ближе к ним, чем интернет и телевидение. Театр никогда не исчезнет.
— Ильфир Ильшатович, а молодое поколение, которое выросло уже со смартфоном в руках, как воспринимает действо на сцене?
— Если раньше спектакли смотрели через телевизор, то теперь молодежь смотрит их через смартфоны. Для этого мы создаем соответствующие условия. Мы ведем прямые трансляции на YouTube уже с 2018 года.
Когда в 2019 году в России был объявлен Год театра, мы попросили тогда еще у президента Татарстана передвижную телевизионную станцию (ПТС), которая позволяет снимать спектакли. Телеоборудование моментально монтирует и выводит видео в эфир. Тогда мы не знали, что придет пандемия. 16 февраля 2020 года мы таким образом транслировали премьерный спектакль из Казани в челнинском кинотеатре. Там было 250 человек, тут 850. После этого мы сделали трансляции и на нашем сайте. Они пользовались большой популярностью. Всего за два месяца спектакли просмотрели 210 тысяч зрителей.
— А сейчас Вы транслируете свои спектакли в онлайн-формате?
— В онлайн-формате не транслируем. Сейчас мы налаживаем сотрудничество с кинотеатрами не только Татарстана, но и России.
— Вы хотите сказать, что люди покупают билеты в кинотеатр, чтобы посмотреть спектакль?
— Да. Спектакль в кинотеатре смотреть очень интересно. Кроме того, билеты в кинотеатр стоят дешевле, чем в театр.
— Хорошо, а молодежь сейчас ходит в театр?
— Молодёжь очень хорошо ходит в театр. «Пушкинская карта» — это отличный инструмент привлечения молодежи к творчеству, театру, искусству. Мы тоже стараемся привлекать молодых новыми формами. Меняются театр, содержание спектакля, подача. Но это вызывает интерес у нового поколения. В 2021 году мы открыли Интерактивный мультимедийный комплекс «Шарык клубы». Там мы создали народный театр из молодых людей, которые пробуют себя на сцене. Они ставят спектакли и показывают зрителям.
— А много желающих сейчас поступать в театральный вуз?
— Конкурс есть, желающих много. От 3 до 5 человек на одно место. Раньше было, конечно, больше. Но я думаю, отток с национальных факультетов связан с тем, что молодежь перестала говорить на татарском языке, изучать его, даже в деревнях. Надо другими инструментами доносить до них, что этот язык популярен. Пошло то же такое мнение, что зачем этот язык нужен, если на этом языке я не найду работу. В том числе поэтому мы запустили спектакли в Интернете, чтобы молодые понимали, что если они знают татарский язык, то точно найдут работу.
— Объясните мне, зачем раньше шли в театральные вузы? Вы зачем пошли?
— Я пошел в театральный вуз, чтобы раскрепоститься.
— А сейчас зачем молодые люди идут в актеры? Ведь любой смартфон возьми – и ты звезда.
— Согласен, но они прекрасно понимают, что без образования этого не получится. Сейчас молодые люди идут за творчеством, они хотят попробовать себя. Но получается не у всех. Два года назад Фарид Бикчантаев выпустил курс из десяти человек, пять из них стали актерами в театр Камала, остальные либо ушли в другие театры, либо ушли из творчества совсем.
— Театр в нашем изменчивом мире – это что: шоу, развлечение или родник духовности?
— Я думаю, что каждый зритель выбирает для себя сам. На наших спектаклях собирается по 800 человек. И я думаю, что в большинстве своем они идут за эмоциями. Каким бы ни было время, эмоции и творчество люди ищут всегда. В кризис, кстати, театры даже больше активны, больше зарабатывают и больше становятся привлекательными для населения. Мы это изучали. Когда был кризис в 2008 году, интерес к театральному искусству рос. Также и сейчас.
— Я был как-то в театре. Дети сидели и смотрели в смартфоны. Кто-то снимал на телефон. Это наша данность?
— Да, конечно, данность, и не надо сопротивляться. Не надо, чтобы билетёр ходил и бил по рукам за это. Объявления о запрете съемок спектаклей – это уже не то. Мы, наоборот, не запрещаем и просим, чтобы зрители снимали. Если они опубликуют это в соцсетях, это в том числе реклама для нас.
— Ильфир Ильшатович, Вы являетесь директором и отвечаете за коммерческий успех. Вы прекрасно понимаете, что поставить действительно сложную постановку — это и дорого, и затратно, когда можно какой-нибудь водевиль сделать, и все будет отлично: зритель пойдет и денежку заплатят. Как вы делаете для себя этот выбор между хорошей, но сложной для постановки пьесой, и вот такой?
— Директор – это не человек, который гонится за деньгами. В творчестве деньги не всегда дают плюсы. Иногда мы ставим постановки для имиджа, он дороже денег. Если, например, увидят артиста, который сыграл в «Дон Жуане» на татарском языке, то даже если его спектакли не собирали аншлаги, про него все равно скажут: «Вау, он играет Дон Жуана». Его начинают приглашать сниматься в кино, на другие передачи.
И если сложные спектакли приносят прибыль и зрительский интерес, с ними приглашают на фестивали, то с «Водевилем» мало куда приглашают. Или же у нас идет в малом зале десять лет норвежский автор – Йон Фоссе «Однажды летним днём». Если бы на него приходили два, три, четыре зрителя, мы бы его списали. Но интерес есть. Его еще приглашают. Мы были с этим спектаклем в Китае. Или, например, спектакль «Пришлый». С этим спектаклем театр Камала, один из всей России, был приглашен в Индию. Или же в 2010 году, когда нас тоже пригласили в Колумбию одних из всей страны. И это имиджевая составляющая как для России, так и для Татарстана.
И еще есть такой момент, что многие российские театры – репертуарные. В репертуаре нашего театра есть 25 спектаклей. Естественно, если все они будут «Водевилями», то мне самому станет стыдно, что у нас только комедии.
— Ведется давний спор – нужно зрителя подтягивать до своего уровня или работать на потребу толпы. Вы какой ответ для себя даёте?
— Надо заниматься творчеством. Если режиссёр или художник будет думать: «В этом месте зрители должны засмеяться, здесь заплакать, здесь аплодировать». Это творчество? Я, например, на репетиции могу смеяться в одном месте, а зритель нет. Потом у нас есть три дня премьер. Это премьерный зритель. Он смеётся и плачет в разных местах. Но после него приходят обычные зрители, туристы – они совершенно по-другому реагируют. Поэтому четких алгоритмов нет, театр должен заниматься искусством.
— Есть театры, где художественный руководитель и директор в одном лице. А есть театры, где эти должности занимают два разных человека, как в Вашем. Как удается найти консенсус?
— В спорах рождается истина, то есть нечто третье. Мы находим общий язык с Фаридом Бикчантаевым.
— Самая обсуждаемая тема последнего времени, связанная с театром Галиасгара Камала, – это строительство нового здания. Его стоимость оценивается более чем в 7 млрд рублей, и много споров было по проекту. Уже известно, когда зрители смогут посетить его?
— Окончание работ и переезд нашего театра предполагаются в 2025 году. Сваи уже забивают. Параллельно мы продумываем внутреннюю логистику – для артистов, для технических зон, для зрителей, естественно.
— Ильфир Ильшатович, Вы по образованию актер. Никогда не пожалели, что не реализовались в этой профессии?
— Я недалеко от артистов. Я думаю, что реализовался, работая с ними вместе.
— А на сцену выйти не хочется?
— Зачем? У меня другая сцена.
— С праздником, с наступающим Днем театра! Спасибо большое, что пришли к нам. Очень приятно было побеседовать.
— Спасибо!